Черные лебеди светлого будущего
Ты такой умный, как моя жена потом...
Поговорка
Сейчас очень модно рассказывать о футуристических визиях, в которых благоденствие уже за углом, осталось поднапрячься, сделать пару шагов и долгожданное постиндустриальное завтра отвалит столько счастья, что обиженным не уйдет никто. Я не настолько оптимист и сомневаюсь в возможностях гармоничной интеграции нашего колхоза в мир нового порядка.
Нассим Талеб сформулировал теорию, которая ставит под сомнение способность человечества прогнозировать собственное будущее, и в которой некоторые знаковые события, коренным образом меняющие ход развития социума, получают рациональное осмысление уже после наступления в значительной ретроспективе. Попытки прогнозировать развитие до наступления таких событий подвержены ряду ошибок - эмоциональной оценки ситуации, стремлению применять положения теории игр к реальной жизни, в которой не все факторы просчитываются математически, вере в то, что все события являются логическим развитием ситуаций прошлого в будущее. Эти факторы, несомненно, тоже действуют, но часто системы, внешне имеющие сходный уровень развития, настолько качественно различны, что в определенных точках расходятся и более не могут развиваться, подчиняясь одной и той же логике.
Развал Советского Союза одно из таких событий, которое породило массу оптимистических прогнозов и неоправдавшихся надежд.
"Империя зла" рухнула, вызвав горбиманию на Западе и создав, казалось, все предпосылки для интеграции в мировой рынок новых территорий с огромным потенциалом. Парад суверенитетов создал условия для более гибкого управления этим процессом. Почему же в итоге происходит явный откат к моделям времен холодной войны и возможность интеграции постсоветского пространства в западную цивилизацию становится призрачной?
Я думаю, что стереотипы социального сознания намного более инертная вещь, чем это себе представляют оптимисты, предполагающие что жить по-новому это лишь проблема "осознанного выбора" каждого. Осознанный выбор и набор ценностей это личностная проблема, которая решается достаточно легко, достаточно лишь предложить более привлекательную перспективу. Так фантомные боли мечты о коммунизме были легко вытеснены мечтами о "свободной рыночной экономике". Также свободно мечты о "национальной самобытности" сменяются мечтами об "интеграции в постиндустриальный социум". Мало кто может аргументировано объяснить что это такое, но внешняя атрибутика и "уровень жизни" здесь являются определяющими и оперируют чаще всего ими.
Основная проблема не в целях, а в средствах, которыми они достигаются. Это и есть качество мышления - "железо", на которое новый софт не всегда устанавливается без проблем и, даже установившись, не всегда будет работать.
Любое общество подвержено сегрегации по тому или иному принципу. В каждом варианте выделяются элиты и "массы". Это естественный процесс - выделение класса управленцев экономически оправдано, невозможно все решения принимать на "майданах" и прочих всенародных форумах. Поэтому идеологи "народного самоуправления" сознательно подменяют понятия. Если допустить, что они действительно верят в непосредственное народное управление, то это уже умственная неполноценность.
В сегрегированном обществе возникают проблемы принципов отношений как между элитами и массами, так и внутри этих формаций. Отношения в массе не очень интересны, отношения между массами и элитами намного познавательнее, но это тема для другого разговора. В данном случае важно понимание того, как формируются отношения внутри элиты и как принципы этих отношений влияют на возможность интеграции разных формаций.
Путь в элиту определяется прежде всего степенью субъектности, никакие социальные лифты не создадут новую элиту, если пользователь не способен к осознанному управлению рисками. Здесь риск экономическая категория, которая проявляется в проектном мышлении и договороспособности, а не готовность "пострадать" за "будущие выгоды", которые воспринимаются чисто эмоционально.
Основа отношений в обществе, которое перерастает из индустриального в постиндустриальное, заложена бюргерской моралью и свободными сословиями. А теперь задумаемся: уже в Magna Carta регулировались вопросы имущественного характера и возможности свободно распоряжаться выгодами экономического плана. Откуда такие навыки могли взяться в постсоветском периоде? Я не рассматриваю цеховиков и прочих подпольных экономических гениев - это совсем другая модель построения отношений с властью.
В советской системе отношения внутри элиты, которая была безальтернативной партийной номенклатурой, тоже не были связаны поиском компромиссов и союзов, основанных на частном экономическом ресурсе, который более адекватно отражает уровень игроков. Создание политических блоков определяло доступ к власти и сразу ко всему "общему" бюджету, которым можно было распоряжаться, выстраивая любые модели экономических отношений в ручном режиме. Переигрывать эти комбинации можно было гораздо легче, чем в случае с консолидацией на основах частных экономических выгод, которые бы определял для себя широкий круг участников, формирующий элиты по представительскому принципу.
Отношения с массами советские элиты тоже строили не на принципах договора и компромисса, а способом послабления и натягивания вожжей. Поэтому ни период нэпа, ни "либерализация" 90-00х годов принципиально новую модель общественного сознания не создали. В этом смысле отставание от общества, которое переходит к постиндустриальной модели, определяется не десятилетиями, а веками.
Перестройка горбачевского периода могла быть более органичной, если бы она состоялась по китайской модели, но интегрироваться с ней в Европу было бы так же сложно, как и с существующим миксом. Хотя это даже и не микс по существу - мы имеем все ту же номенклатурную модель управления, в которой власть не ищет оптимальных путей для социально-экономического развития всего общества. Сформировавшийся клан элит не представляет ничьих интересов, кроме собственных. Отношения в нем стали более "экономическими", но только в плане объединения финансовых возможностей для зомбирования масс и легализации у власти тех или иных временных союзов олигархов. Говорить о какой-либо идеологии, которая отражает интересы страт в таком обществе, не имеет смысла - массы несубъектны и недоговороспособны. Также недоговороспособны и эти псевдоэлиты в понимании элит западной демократии. Договора с ними рискованы и стоимость этих рисков делает экономическое партнерство очень проблемным.
Отсутствие договороспособности в массах исключает и интеграцию в мировое сообщество, которое вступает в постиндустриальную фазу развития. Такое общество не может допустить полноправного членства структуры, где отдельные личности легко подчиняются влиянию "национальных элит" в стадных моделях управления, особенно если такие "элиты" маргинализированы и принимают ценности постиндустриального мира только на словах, для получения тактических выгод. Алгоритм "украл, выпил, в тюрьму" от алгоритма "украл, отмыл, эмигрировал" отличается только суммами и близостью к формальной власти. Но это не значит, что такие "капиталисты" в мире либеральных ценностей будут рассматриваться в качестве равноправных партнеров.
Вряд ли будет создан очередной железный занавес и прекращен диалог между обществами разных формаций. Каких-либо значительных сложностей на уровне личностей может не возникать - ведь идеология постиндустриального общества как раз и подразумевает приоритетность личных качеств над формальными, которые устанавливает любая надличностная структура. Оценка будет производиться по совокупности данных, которые позволят легко ассимилироваться в новой формации. Но суверенные территории, различные статусы, которые устанавливаются государственными органами старых формаций, несомненно будут дискриминироваться. До момента изменения социального сознания на общем уровне, которое проявится в реальном реформировании государства и его социальной политики, такие территории будут рассматриваться скорее всего в ресурсном плане и полноценного партнерства с ними не возникнет.
Поэтому негодование, что например США не вмешивается в конфликт России с Украиной напрямую и не поддерживает более категорично своего "стратегического партнера", скажем прямо неуместно. Качественно реализуемые на этом пространстве суверенные государственные принципы отличаются незначительно, поэтому никакого "цивилизационного конфликта" нет - есть проблемы индейцев, которые шерифа волнуют постольку, поскольку они создают реальные проблемы в отношениях с игроками более высокого уровня.
Рассматривать страны "западной демократии" или северо-атлантического блока, как единое целое, в этом переходном периоде тоже нельзя. Фундаментом нового общества скорее всего станут не государства, а корпорации и ассоциации предпринимателей в самых разных областях. Национальные государства в этом процессе будут выстраивать новые отношения с субъектами, которые формулируют собственные требования. Насколько этот процесс будет гармоничным зависит от многих факторов.
Новые наднациональные структуры будут определять свои правила на собственных создаваемых виртуальных полях для участников, которые вошли в эти структуры. Подводить эти отношения под национальные юрисдикции можно будет весьма ограничено. С принципами либеральной экономики, если национальные государства их будут придерживаться, такие новые формы взаимоотношений конфликтовать не будут. Как на них будут реагировать государства с элитами, выросшими из номенклатур подобных советской, прогнозировать сложно. Но эта проблема будет все более актуальной и валовый продукт новой экономики будет расти опережающими темпами в силу ее большей эффективности. Причем такой тренд характерен для сфер влияния государств абсолютно противоположных по своим коренным принципам - США и Китая, которые вероятно и будут центрами поляризации в скором будущем.
Как совместить личные экономические интересы не только с выбором модели, в которой их легче реализовать, но и с местом физического проживания, где экономические свободы могут быть реализованы в полной мере - эта проблема вскоре будет актуальной для каждого. Гражданство или национальная принадлежность в этой ситуации скорее будут факультативными факторами, чем основными.
Нассим Талеб сформулировал теорию, которая ставит под сомнение способность человечества прогнозировать собственное будущее, и в которой некоторые знаковые события, коренным образом меняющие ход развития социума, получают рациональное осмысление уже после наступления в значительной ретроспективе. Попытки прогнозировать развитие до наступления таких событий подвержены ряду ошибок - эмоциональной оценки ситуации, стремлению применять положения теории игр к реальной жизни, в которой не все факторы просчитываются математически, вере в то, что все события являются логическим развитием ситуаций прошлого в будущее. Эти факторы, несомненно, тоже действуют, но часто системы, внешне имеющие сходный уровень развития, настолько качественно различны, что в определенных точках расходятся и более не могут развиваться, подчиняясь одной и той же логике.
Развал Советского Союза одно из таких событий, которое породило массу оптимистических прогнозов и неоправдавшихся надежд.
"Империя зла" рухнула, вызвав горбиманию на Западе и создав, казалось, все предпосылки для интеграции в мировой рынок новых территорий с огромным потенциалом. Парад суверенитетов создал условия для более гибкого управления этим процессом. Почему же в итоге происходит явный откат к моделям времен холодной войны и возможность интеграции постсоветского пространства в западную цивилизацию становится призрачной?
Я думаю, что стереотипы социального сознания намного более инертная вещь, чем это себе представляют оптимисты, предполагающие что жить по-новому это лишь проблема "осознанного выбора" каждого. Осознанный выбор и набор ценностей это личностная проблема, которая решается достаточно легко, достаточно лишь предложить более привлекательную перспективу. Так фантомные боли мечты о коммунизме были легко вытеснены мечтами о "свободной рыночной экономике". Также свободно мечты о "национальной самобытности" сменяются мечтами об "интеграции в постиндустриальный социум". Мало кто может аргументировано объяснить что это такое, но внешняя атрибутика и "уровень жизни" здесь являются определяющими и оперируют чаще всего ими.
Основная проблема не в целях, а в средствах, которыми они достигаются. Это и есть качество мышления - "железо", на которое новый софт не всегда устанавливается без проблем и, даже установившись, не всегда будет работать.
Любое общество подвержено сегрегации по тому или иному принципу. В каждом варианте выделяются элиты и "массы". Это естественный процесс - выделение класса управленцев экономически оправдано, невозможно все решения принимать на "майданах" и прочих всенародных форумах. Поэтому идеологи "народного самоуправления" сознательно подменяют понятия. Если допустить, что они действительно верят в непосредственное народное управление, то это уже умственная неполноценность.
В сегрегированном обществе возникают проблемы принципов отношений как между элитами и массами, так и внутри этих формаций. Отношения в массе не очень интересны, отношения между массами и элитами намного познавательнее, но это тема для другого разговора. В данном случае важно понимание того, как формируются отношения внутри элиты и как принципы этих отношений влияют на возможность интеграции разных формаций.
Путь в элиту определяется прежде всего степенью субъектности, никакие социальные лифты не создадут новую элиту, если пользователь не способен к осознанному управлению рисками. Здесь риск экономическая категория, которая проявляется в проектном мышлении и договороспособности, а не готовность "пострадать" за "будущие выгоды", которые воспринимаются чисто эмоционально.
Основа отношений в обществе, которое перерастает из индустриального в постиндустриальное, заложена бюргерской моралью и свободными сословиями. А теперь задумаемся: уже в Magna Carta регулировались вопросы имущественного характера и возможности свободно распоряжаться выгодами экономического плана. Откуда такие навыки могли взяться в постсоветском периоде? Я не рассматриваю цеховиков и прочих подпольных экономических гениев - это совсем другая модель построения отношений с властью.
В советской системе отношения внутри элиты, которая была безальтернативной партийной номенклатурой, тоже не были связаны поиском компромиссов и союзов, основанных на частном экономическом ресурсе, который более адекватно отражает уровень игроков. Создание политических блоков определяло доступ к власти и сразу ко всему "общему" бюджету, которым можно было распоряжаться, выстраивая любые модели экономических отношений в ручном режиме. Переигрывать эти комбинации можно было гораздо легче, чем в случае с консолидацией на основах частных экономических выгод, которые бы определял для себя широкий круг участников, формирующий элиты по представительскому принципу.
Отношения с массами советские элиты тоже строили не на принципах договора и компромисса, а способом послабления и натягивания вожжей. Поэтому ни период нэпа, ни "либерализация" 90-00х годов принципиально новую модель общественного сознания не создали. В этом смысле отставание от общества, которое переходит к постиндустриальной модели, определяется не десятилетиями, а веками.
Перестройка горбачевского периода могла быть более органичной, если бы она состоялась по китайской модели, но интегрироваться с ней в Европу было бы так же сложно, как и с существующим миксом. Хотя это даже и не микс по существу - мы имеем все ту же номенклатурную модель управления, в которой власть не ищет оптимальных путей для социально-экономического развития всего общества. Сформировавшийся клан элит не представляет ничьих интересов, кроме собственных. Отношения в нем стали более "экономическими", но только в плане объединения финансовых возможностей для зомбирования масс и легализации у власти тех или иных временных союзов олигархов. Говорить о какой-либо идеологии, которая отражает интересы страт в таком обществе, не имеет смысла - массы несубъектны и недоговороспособны. Также недоговороспособны и эти псевдоэлиты в понимании элит западной демократии. Договора с ними рискованы и стоимость этих рисков делает экономическое партнерство очень проблемным.
Отсутствие договороспособности в массах исключает и интеграцию в мировое сообщество, которое вступает в постиндустриальную фазу развития. Такое общество не может допустить полноправного членства структуры, где отдельные личности легко подчиняются влиянию "национальных элит" в стадных моделях управления, особенно если такие "элиты" маргинализированы и принимают ценности постиндустриального мира только на словах, для получения тактических выгод. Алгоритм "украл, выпил, в тюрьму" от алгоритма "украл, отмыл, эмигрировал" отличается только суммами и близостью к формальной власти. Но это не значит, что такие "капиталисты" в мире либеральных ценностей будут рассматриваться в качестве равноправных партнеров.
Вряд ли будет создан очередной железный занавес и прекращен диалог между обществами разных формаций. Каких-либо значительных сложностей на уровне личностей может не возникать - ведь идеология постиндустриального общества как раз и подразумевает приоритетность личных качеств над формальными, которые устанавливает любая надличностная структура. Оценка будет производиться по совокупности данных, которые позволят легко ассимилироваться в новой формации. Но суверенные территории, различные статусы, которые устанавливаются государственными органами старых формаций, несомненно будут дискриминироваться. До момента изменения социального сознания на общем уровне, которое проявится в реальном реформировании государства и его социальной политики, такие территории будут рассматриваться скорее всего в ресурсном плане и полноценного партнерства с ними не возникнет.
Поэтому негодование, что например США не вмешивается в конфликт России с Украиной напрямую и не поддерживает более категорично своего "стратегического партнера", скажем прямо неуместно. Качественно реализуемые на этом пространстве суверенные государственные принципы отличаются незначительно, поэтому никакого "цивилизационного конфликта" нет - есть проблемы индейцев, которые шерифа волнуют постольку, поскольку они создают реальные проблемы в отношениях с игроками более высокого уровня.
Рассматривать страны "западной демократии" или северо-атлантического блока, как единое целое, в этом переходном периоде тоже нельзя. Фундаментом нового общества скорее всего станут не государства, а корпорации и ассоциации предпринимателей в самых разных областях. Национальные государства в этом процессе будут выстраивать новые отношения с субъектами, которые формулируют собственные требования. Насколько этот процесс будет гармоничным зависит от многих факторов.
Новые наднациональные структуры будут определять свои правила на собственных создаваемых виртуальных полях для участников, которые вошли в эти структуры. Подводить эти отношения под национальные юрисдикции можно будет весьма ограничено. С принципами либеральной экономики, если национальные государства их будут придерживаться, такие новые формы взаимоотношений конфликтовать не будут. Как на них будут реагировать государства с элитами, выросшими из номенклатур подобных советской, прогнозировать сложно. Но эта проблема будет все более актуальной и валовый продукт новой экономики будет расти опережающими темпами в силу ее большей эффективности. Причем такой тренд характерен для сфер влияния государств абсолютно противоположных по своим коренным принципам - США и Китая, которые вероятно и будут центрами поляризации в скором будущем.
Как совместить личные экономические интересы не только с выбором модели, в которой их легче реализовать, но и с местом физического проживания, где экономические свободы могут быть реализованы в полной мере - эта проблема вскоре будет актуальной для каждого. Гражданство или национальная принадлежность в этой ситуации скорее будут факультативными факторами, чем основными.
Комментариев нет:
Отправить комментарий